Ваш персонаж
1. Имя, фамилия. Прозвище
Аррений Мальтиус. Когда-то Аррений, еще в бытность свою Стражем Света. Мальтиус – имя, взятое уже при исходе из Эдема. Ныне же он Амаль. Проклятый изгой. Не Свет, но и не окончательный Мрак. Сам по себе, насколько это еще возможно.

2. Возраст
Точный возраст неизвестен. На вид – приблизительно чуть старше тридцати пяти – сорока лет.

3. Внешность
Не без ложной скромности можно отметить – Мальтиус красив весьма своеобразно, даже по меркам циничных Стражей Мрака.
Широкоскулый, с острым подбородком, с насмешливыми, едва заметными тонкими морщинками в уголках глаз (или это только кажется?), резко очерченными бровями вразлет, вечно сведенными, будто в хмуром сомнении, Амаль всегда производит неизгладимое впечатление. Единственный недостаток в этом впечатлении – это мимика. Точнее, почти полное ее отсутствие. Только уголки губ порою кривятся в снисходительной усмешке, словно им уже привычно это – хранить ледяную невозмутимость, да потухшие серо-стальные глаза с естественной темной каемкой у век взирают на мир с едва заметными оттенками чувств. На лице же блуждает некая пелена спокойной усталости, словно память о прожитых годах в один миг нещадно навалилась на плечи Мальтиуса своими тяжкими крылами, неизбежно склоняя к земле. Весь его образ будто овеян ветрами прошедших и прожитых времен, невольно скользящими между хитросплетеньем его фраз, в движениях, дыхании, будто Амаль, случайно задремав в одной эпохе, проснулся уже в совершенно другой. Поступь его тяжела и медлительна, а движения порывисты, словно каждое из них доставляет Мальтиусу невыносимые страдания. Собственно, так оно и есть – проклятие постепенно берет свое, нещадно оставляя губительные следы. Однако, даже и будучи незримо искалеченным, Амаль продолжает бороться. И вместе с болью в облике его ощутимо читается железная, непокоренная до сих пор воля - “Вот он я, изувеченный, но целостный. Склонившийся, но не сдавшийся.” Так или иначе, но внутреннее противоборство оставило свой болезненный росчерк на осанке изгоя – легкая сутулость при ходьбе почти что выдает его хворобу.
Но это все вблизи...
Издалека же можно явно заметить – изгой внешне невольно выделяется даже среди себе подобных Стражей. Все дело в том, что Амаль, будто выпавший из преданного забвению отрезка времени, еще, к тому же, обладает весьма внушительным ростом, едва ли не на голову опережая остальных тартарианских служителей. Однако налет сутулости весьма удачно сводит на нет все внешние преимущества, позволяя держаться почти наравне с другими, не привлекая к себе излишнего внимания.
Единственным и, пожалуй, главнейшим недостатком Мальтиуса являются его волосы. Ниспадающие чуть ниже лопаток, цвета слоновой кости, но иссушенные и тонкие, неестественно ломкие, словно сама Смерть не раз играла их прядями, каждым своим прикосновением отбирая их истинный цвет, жизненную силу и красу ради потехи. И напоследок, уходя, одарила взор Амаля огнем безумного голода до любых проявлений жизни, словно насмехаясь: “Я жду своего часа, милый, не забывай”.
Вторым же по значимости недостатком можно посчитать перебитую еще в ранние тысячелетия фалангу правого безымянного пальца, сросшуюся под небольшим углом вовнутрь. Дефект, конечно же, можно было исправить, но Амалю он показался весьма забавным, и именно по этой причине исправлять изгой ничего не стал, оставив кривизну, как она есть.
Еще одной "интересной" деталью Мальтиусу кажется его ослабленное зрение на правом глазу, которое он, наравне с кривой фалангой пальца, восстанавливать не собирается. Попав один раз по неосмотрительности в песчаный буран на окраине Тартара,  он уже никогда не допустил бы этого впредь, однако на память шальные тартарианские песчины оставили изгою гонящееся воспаление глаз, не прошедшее бесследно - на левом глазу зрение восстановилось полностью, а вот на правом слегка ухудшилось, что, впрочем не мешает Амалю вполне комфортно существовать дальше.
Говор Мальтиуса запоминается намного четче, нежели его внешность, черты которой со временем окончательно смазываются в одно бледное пятно. Голос же изгоя - тихий, без резко переходящих полутонов, с глубоким низким тембром, который словно окутывает сознание собеседника белесой дымкой, оставляя нечто неясное, не позволяющее сосредотачиваться. В то же время говор Амаля заставляет неловко ежиться, отгоняя накатывающие волны непрошеных мурашек, ползущих по коже - изгой неосознанно выделяет в словах глухие согласные, будто отталкиваясь от них языком. Со стороны это слышится весьма странно, сродни отрывистому и игриво-озорному перестуку меж собою иссушенных и выбеленных костей.
Что же сказать об остальном... Даже не глядя на терзающее его проклятие, Амаль не утратил наработанных за тысячелетия идеальных и отточенных манер, не говоря уже об остальных навыках. По образу поведения он скорее напоминает чудаковатых алхимиков и чернокнижников древности. Больше всего этот облик подчеркивают архаичные одеяния Мальтиуса в черно-алых тонах. Для него абсолютно немыслимо расстаться со своим антрацитово-черным плащом-накидкой в пол со вставками цвета запекшейся крови, полностью скрывающим фигуру, он даже не пытается внять простым аргументам, что алый воротник-стойка уже давно вышел из Стражеских модных веяний, ткань слишком груба, а сам вес плаща и разлет его асимметричной левой полы весьма ограничивают боевую маневренность владельца. Бессменным остается и заговоренный нагрудник Амаля, привлекающий к себе, однако, совсем нежеланное внимание. Состоящий из мелких конических пластинок, тесно налегающих друг на друга, подобно чешуе, он прилегает к телу владельца, словно вторая кожа, при любом незначительном движении переливаясь серебристыми волнами будто перетекающих друг в друга пластин. В нещадном бою это выглядит действительно грандиозно, даже с претензией на роскошь. На кончиках пластин, едва заметно, тонкими царапинками вычерчен рунный контур из нескольких сегментов с чертами двойной защиты. Амаль, используя свои обширные знания, немного изменил исходный классический контур, дополнив его еще одним, хоть и довольно слабым, уровнем.
Под нагрудником надежно укрыт непомерно узкий, вытянутый в длину дарх на тонкой стальной цепочке.
Из остального же одеяния – грубые сапоги, явно из кожи неудачливой тартарианской зверушки, да самые обычные брюки черного тона, слегка зауженные книзу. Руки скрывают кожаные перчатки глубокого черного тона, обе - с широким раструбом, отороченным алой каймой.

К слову прибавить, даже в бою все кажется, что Мальтиус скован в движении, однако он попросту пытается не расходовать энергию зря, распаляясь на излишние маневры. Он не изменяется в пылу сражения - все та же холодная расчетливость, направленная на скупую результативную атаку, и ничего более. Именно взирая на поединок Амаля, можно отличить искусство скрытного до поры до времени бойца, для которого важен не сколько итог боя, сколько сам процесс сражения.

4. Характер
Амаль. Стоит только вслушаться в звучание имени – будто нечто текучее разливается на языке, невольно рождая фантазии о вольных весенних ручьях, самых первых и самых верных предвестниках весеннего половодья. И еще - о неустанном течении времени, что особенно верно – сменяются тысячелетия, один за другим пролетают века, низвергаются и восходят правители, меняются законы и законники, лишь Мальтиус, свидетель безумства жестокости и подвигов великодушия, все так же, оставаясь вне сцены, бесстрастно наблюдает за извечным калейдоскопом событий. Не вмешиваясь ни во что, он просто анализирует, и что еще важнее – изучает поведение и поступки, не гнушаясь ни Стражей, ни простых обывателей, цепко запоминая их редкие удачи и частые падения.
Амаль... Игрок, Страж Мрака, алхимик, врачеватель, ученый, актер, лжец-искусник слова, он кто угодно, но только в самую последнюю очередь – рубака. Обходительный, по жизни молчаливый, и вечно задумчивый, Мальтиус абсолютно не схож с теми стереотипными представлениями о Стражах Мрака, что расходятся в обществе, подобно эпидемии чумы.
Но все это – только вершина айсберга. Ведь не раз и не зря же было говорено: “В тихом омуте черти водятся”. А Амаль так и подавно целая ненасытная бездна со своими персональными чудовищами, разверзающими пасти и пожирающими друг друга в борьбе противоречий.
А ведь даже и он был иным. Где же теперь тот юный выходец из Эдема, что, как и Кводнон, едва ли не стоял у самых истоков становления Стражей Мрака? Мальтиус уже тогда искренне восхищался “безумству храбрых”, уходящих все дальше и дальше, во тьму, за границу дозволенных рамок, раздвигая их своими собственными руками. То была темная эпоха, наполненная хаосом, опьяненная кровью, но вольная, своенравная... Эпоха для немногих - тех, кто не отступил, идя по трупам врагов, бывших друзей и братьев, стальной волей строя новый порядок, и великой ценой доказывая – Мрак для избранных Стражей, эта новорожденная система, имеет право на свои притязания и собственное существование.
Увы, всему есть свой конец. А что же Амаль? Рукой он отпустил былое, но сердцем и разумом этого сделать так и не смог. Однажды кто-то сказал - тот, кто часто вспоминает о прошлом, увязает в нем. На самом-то деле Амаль и жив разве что только прошлым, решительно отказываясь признавать новые порядки. Он – тот самый случай, когда давно прошедшее становится непроницаемо глухой стеной для настоящего. Одурманенный лихой круговертью эпохи владычества Кводнона, Амаль дышит ветхими ветрами тех времен, черпая терпкий хмель собственных воспоминаний, замутненный полынной горечью разочарования, ибо прошедшего не в силах вернуть никто из ныне живущих.
По этой причине он изгой уже многие тысячелетия подряд. Противоборство избранной стороны и непреклонных убеждений. Из всех ценностей мира Мальтиус искренне уважает лишь одну из них – свободу, яро противясь откровенному и грубому принуждению. Однако он благоразумно признает над собой власть того, кто сильнее, мудрее и могущественнее его самого. “Я пойду за кем-то одним. За тем, кто прежде достаточно хорошо узнал себя для того, чтобы править другими. Меня не волнует, если придется переступить через противоположную сторону. Достоинство и истинная сила стороны не имеют.”
Увы, но Мрак, как и Свет, в равной степени привык разделять все лишь на черное и белое, свое и чуждое, посему инакомыслящий во Мраке – непримиримый враг. Амаль же никогда не страдал излишними приступами максимализма, и уж тем более не впадал в откровенные крайности. Он – идеалист, свято верящий в свои убеждения. Именно поэтому, не будучи фанатиком среди фанатиков, бывший златокрылый, а нынешний затворник и вольнодумец уже изначально не внушал ни капли доверия тому Мраку, что был вручную вылеплен Лигулом для удовлетворения собственных прихотей.
Мрак, по мнению Амаля, окончательно погряз в декларациях, став трусливым и однобоким после падения Кводнона. Для Мальтиуса хватило и этих трех аргументов, чтобы потерять к мелким тартарианским делишкам всякий интерес, и посвятить себя созерцанию собственных темных страстей. С тех пор единственным его неизменным и несбыточным желанием было лишь одно – вернуть Мраку свою изначальную сущность.
“Служить бы рад, прислуживаться тошно” - холодно подчеркивает Мальтиус, емко и четко обозначая свою позицию по отношению к установившимся в Тартаре порядкам.
Именно поэтому изгой и кривит рот, с чувством превосходства глядя на юных Стражей Мрака, чьи головы забиты лишь неуемной канцелярщиной. “Мрак забыл лицо своего истинного правителя.” - сухо констатирует он, подводя неутешительные итоги. Что поделать – одна из привычек Амаля – сравнивать времена прошлые и нынешние, выделяя преимущественно то, что когда-то уже свершилось, как время верховодящее. Ныне Амаль воспринимает Мрак лишь как плацдарм для собственных интересов, не собираясь отступать в будущем от своего решения.
Амаля искренне привлекают тысячи оттенков серого, каждый из которых, по его мнению, уникален по-своему и достоин того, чтобы обратить на него свое внимание и попытаться понять. Искусно следуя меж постулатами Света и Мрака одновременно, изгой ведет свою собственную линию, твердо оставаясь при своем мнении.
Тысячи лет назад он просто не нашел достойной причины ярому желанию сражаться за что-то одно, посчитав, что гибкость суждений – признак обретаемой мудрости.
Мальтиус многие годы напролет сознательно изменял себя в полном одиночестве, абсолютно не уделяя внимания отношению к другим. А посему, привыкший, в конце концов, следовать сам за собой, он чурается ярких увеселений, шумной толпы и открытого пространства, предпочитая бурному течению жизни тихое и размеренное существование. Инстинктивно Амаль тянется к обжигающему жару пустынь и мертвому золоту пустынных барханов.
Неизменным остается лишь одно – его болезненная страсть к Игре, едва не пересекающая опасной границы зависимости.

За тысячи лет порядком устаешь от безделья. И уже тогда, находясь на грани безысходности, придумываешь для себя забаву, которой отдаешься полностью. Такой забавой и стала для Амаля Игра – насмешка ушедшего над алчностью и мелочностью Стражей Мрака, и бальзам на душу самого изгоя, чье самомнение и без того давным-давно достигло катастрофических границ.
Правила просты – никаких правил. Есть лишь фигурки и заговоренные лично Амалем выкраденные артефакты, чья ценность вполне позволила оправдать высокие ставки Игры. Лишь отпустив артефакты странствовать по миру, Мальтиус обрел возможность изучать все происходящее, ощущая каждое чаяние случайного обладателя проклятой находки. И каждый из обладателей есть фигурка, которую расчетливо двигает по своей расчерченной доске изгой, анализируя поступки каждого по отдельности и в целом. Туманными намеками, интригами, обходами, неясными знаками и подсказками он отыгрывает одну партию за другой, губя владельцев заговоренных вещей, подогревая их алчность и ненавязчиво сталкивая их друг с другом, глядя, как они бьются за обладание ценностями, словно псы, что дерутся за кость. Снимая с поля одну фигурку за другой, Амаль осознает, что его дело - тонкая и деликатная работа – управлять, не показывая своей сущности, подпуская и отдаляя от себя, чтобы  подтолкнуть жертву запутаться в сетях Игры все больше и больше, до самого дна отчаянья. Бессилие других по допущению – это то, что доставляет Мальтиусу поистине неподдельное наслаждение. Хотя это все, Тартар побери, порою так смешно...

Но среди всех достоинств есть и огромнейшие недостатки, которые порою перевешивают то, что еще осталось в Амале светлого и прекрасного.
К примеру, за тысячи лет он окончательно утратил чувство меры и насыщения. Почувствовав какую-либо интересную для себя вещь, будь то артефакт или самое захудалое оружие, Мальтиус тотчас теряет голову – неконтролируемое желание обладать частенько берет верх над тихим голосом разума. Именно это его почти и погубило. Но то была совершенно иная история, а фактом остается лишь одно – изгой абсолютно не уважает издревле установленную грань “мое-твое”, считая, что имея на все “право сильного”, способен взять желаемое абсолютно безнаказанно. Со временем он окончательно разучился просить и договариваться, все чаще дозволяя себе приказывать, заходя порою за все границы дозволенного. В этом плане Амаль мог бы дать фору даже самым отъявленным мерзавцам из Нижнего Тартара, у которых самоконтроль отсутствует целиком и полностью. “Я желаю, и я приказываю. Последним аргументом будет на то моя воля.” - такова и есть принципиальная позиция Мальтиуса, за тысячелетия сгубившего не одного Стража ради единственной мало-мальски интересной вещи.
Однако, не глядя на сей очевидный недостаток, Амаль – гений тактики и стратегии, всегда смотрящий на ситуацию ясными глазами. Он – реалист с холодным разумом, твердо стоящий на земле. Не поспешный в решениях, в области расчета Мальтиус практически непобедим, ибо выработанная с годами пытливость и нешаблонность его разума вполне позволяет теоретически предвидеть почти все возможные варианты поступков оппонента. Изгой просчитывает все наперед, не исключая ни шаги нападения, ни шаги отступления. Он строит краткие, основательные, многоступенчатые планы, обходящие основную цель исподтишка и оставляющие возможность для импровизации, если что-нибудь пойдет не так, как задумывалось. Главное кредо Мальтиуса – в знании противника и исходной ситуации со всех сторон – сила. Он не сделает ни единого шага, ежели не будет знать всего лишь одну-единственную мелочь с каждого бока. Однако, даже не глядя на общее знание, в привычках его – вершить свое дело издалека, как гарант успеха. Именно поэтому, чувствуя естеством возможность открытого столкновения и сопротивления, Мальтиус не стесняется заранее отступить, дабы оперативно найти иной путь, откуда подвоха изначально не ждали. По мнению Амаля, лучшая выигранная война – война, которой не было. Именно поэтому, даже в бою, ежели придется сражаться, он предпочитает нанести первым упреждающий удар, не теряя преимущества, что подчас решает весь исход боя.
При всем при том, Мальтиус ко всему прочему, странен тем, что свидетелем каких бы событий он не являлся, он всегда остается безгранично, даже раздражающе спокоен. Границы его терпения, кажется, абсолютно не определены. И мало кто догадывается, что во гневе Амаль страшен. Нет, он все так же спокоен внешне, разве что в глаза зажигаются белесые светляки неподдельной злобы и внутри просыпается его первородная и бесконтрольная жестокость.
Щит Мальтиуса от раздражения – его катастрофическое самоуважение, однако, за все время ничуть не ослепившее его, и, что есть, то есть, стражеская мудрость в сочетании с богатым жизненным опытом. Единственное, что способно вывести Амаля из состояния равновесия, это любая, пусть даже незначительная глупость и отчаянная самонадеянность. Ненавидит Амаль и когда его перебивают на полуслове. На грубость и оскорбления он поглядывает свысока, явно подчеркивая, что подобный уровень общения – не для него. Ежели желают говорить – придется соответствовать по уровню разговора ему, Амалю. Сам он до бесед с откровенными невеждами не снисходит.
Он почти никогда не отвечает на вопросы, считая, что собеседник способен найти все необходимые ответы сам, а ежели не нашел до сих пор – значит, не так уж это ему и нужно было. Он ответит лишь в том случае, если вопрос покажется ему на самом деле интересным.
Амаль откровенно и открыто презирает канцелярщину и трафаретность мышления, ибо убежден в том, что мышление обязательно должно быть вещью нестандартной, подобно северному сиянию - поток мысли должен завораживать переливом своей самобытной фантазии и многосторонностью дум. Оказавшись в изгнании, он окончательно пересмотрел свои принципы. Ныне Мальтиус не делает абсолютно ничего, не спросив перед этим самого себя “а зачем?”. Это порою помогает избегать заманчиво простых, но чаще всего неверных решений. Отчасти именно этим и объясняется его невероятное равнодушие ко всему. Лишние эмоции, по мнению Амаля, мешают ясности ума.
В общении он первым делом старается показать каждому свое положенное место, основываясь на прожитых годах, обширных знаниях и бывшим положением при иерархии. В конце-то концов, даже при начале правления Лигула почти любого, даже самого равнодушного Стража, а все равно задевали за живое слова “бывший фавор Владыки Кводнона”... Однако никто даже и не догадывался, через что приходилось проходить Мальтиусу, дабы оставаться при своем Властелине. Увы, но вспыльчивый нрав и тяжелую руку еще никто не отменял, хотя целенаправленно и злостно третировать Мальтиуса никто не пытался, словно не находя в этом удовольствия и смысла – угрюмый, вечно нелюдимый, сам себе на уме, он умело исчезал из поля зрения в самый неподходящий момент, нутром словно предчувствуя очередную “бурю”. Вон он есть, а вот – и его уже нет.
Амаль, конечно, любил и страх, и благоговение, однако больше всего предпочитает взаимоуважение, столь редкое среди Стражей Мрака юной закалки. Последний раз на равных он беседовал еще в той, его изначальной эпохе, однако и в нынешние годы втайне подумывает он о собеседнике, которого желал бы уважать, ибо взоры свысока подчас надоедают до зубовного скрежета. Так, словно находишься на смотровой вышке – вот простой люд под тобой живет своей жизнью, однако ты сам, взирающий на них свысока, безумно одинок. И, в конце концов, начинаешь исступленно мечтать хотя бы на мгновение сойти вниз, в толпу, однако сойти не можешь...
К Свету Амаль относится со сдержанным интересом. Все эти их речи перед боем, желание поставить на путь истинный... Максимализм. По мнению Мальтиуса, Страж Света должен быть проще, патетика – это больше игрушка для Мрака. Во вражде же его дело – сторона.

5. Раса и сторона
Страж Мрака

6. БИО (Не менее 10-ти строк)

Помнишь ли ты Аррения, Амаль? Помнишь ли ты, что сгубило его?
Ты помнишь... Выходец из Эдема, яркий, парадоксальный, неужели не мог ты не ведать, что человек – существо хрупкое и недолговечное?
Та, что ослепила тебя, была созданием смертным. Огненно-рыжий росчерк волос, вечная искорка любопытства в глазах, необузданное сверкание эйдоса... Вся она сияла, подобно созданиям света, не потому ли ты, Аррений, так страстно возжелал ее? Уже тогда ты втайне мечтал погасить этот свет, жестоко сорвав покров ее невинности.
Мания. Одержимость. Так непохожие на чувства Стража Света привязанность и увлеченность юной смертной девой, которая и не жила-то еще даже, овладела сутью твоей, втайне пробуждая сокрытое темное начало.
В той деве еще едва-едва открывалась ее наивность и неопытность - извечные верные спутницы молодых лет. А ежели бы прожила она чуть дольше, любил бы ты ее так же, по-настоящему, Аррений? Кто знает, кто знает...
Только открыв ей свою истинную сущность, ты надеялся на взаимный ответ, но увидел в ее глазах совершенное иное - остро замешанный на страхе и отчаянии ужас перед чем-то потусторонним, чуждым понимаю смертного. Прогневало ли тебя это?
Да. И ты вернулся в Эдем, обуреваемый собственным честолюбием и досадой, и еще долго блуждал по Саду, предаваясь собственным темным мыслям. И не отступился от нее до самого конца, наблюдая за ней издали, но не осмелившись более приблизиться. Лишь когда холодные, успокаивающие объятия смерти коснулись ее, Аррений, ты осознал несовершенство смертной плоти.
Нет, ничего не изменилось в тебе. Только ни единой искры не вспыхнуло в глазах со времен ее смерти. Да и в душе словно что-то надломилось окончательно, освободив от предрассудков и правил.

Просто… все вдруг стало по-другому. И Аррений замкнулся в себе, избегал остальных Стражей Света, стал чаще пропадать в неизведанных местах, возвращаясь оттуда все более угрюмым, нежели был до этого.
“Почему Стражи, высшая сила, имея на то право сильного, не могут повелевать чужими жизнями?” - именно этот вопрос и мучил его все годы. Именно этот ненайденный ответ и привел его к Кводнону, уже в тот момент собиравшему собственных единомышленников. Они все будут вольны решать, кому отдать жизнь в дар, а кому – смерть, обещал он. Они все будут стоять выше жизни и смерти...
Покидая Эдем, Аррений ничуть не сожалел о своем решении.

Такова была участь Стража Света. Участь же Мальтиуса была отмечена сотнями заслуг и боев. Мальтиус, в отличие от Аррения, был волен творить, что вздумается, оставаясь под эгидой Владыки Кводнона, которого почтенно звал он Первомраком.
Тех, кто ушел тогда вслед за Кводноном, Амаль кличет Первомраком и до сих пор.
Первомрак... Все до одного, их имена выжжены в его памяти каленым железом единого на тот момент исхода из Эдема. И лишь одно из имен навеки вытравлено кресалом презрения. Имя Лигула. Но это – чуть позже, а до того, уже будучи полноправным Стражем Мрака, Мальтиус пережил и дни Самоопределения Тартара, и праздник Отделения Тартара от Эдема, и века Возвышения Тартара. И поражение Кводнона тоже пережил. И номинальный "приход к власти" презренного им Лигула.
Почти в одно мгновение схватившись с новым “правителем” в противоборстве взглядов на управление Мраком, Мальтиус осознал, что честную победу в этом бою ему одержать вряд ли удастся, ибо недруг его держался иного: не можешь победить с честью – побеждай с бесчестьем. Но не это ли и претило натуре Амаля?
Лигул же сознательно оттеснял от себя придворных прежнего Владыки, надеясь на руинах Мрака основать новое царство – уже свое. Один в поле не воин, а он, бывший переходящий фавор прежнего Владыки, был малоуправляем и непокорен. Плененный остаточным призраком благородства, Мальтиус стойко переживал одно за другим покушения на свою жизнь, постепенно разуверяясь в Лигуле окончательно, и неизбежно уставая в неравном сражении с новой системой.
Посему, находясь на скользкой грани поражения, явление последнего из посланных убийц он воспринял как подарок и избавление, решив “умереть” для нового “правителя” Тартара окончательно.
И тогда Мальтиус исчез. Затерявшись в предгорьях Среднего Тартара, он навеки вычеркнул себя прошлого из дум всех тартарианских обитателей. Вести о его гибели разносились среди нахлебников Лигула из уст в уста. В Канцелярии по этому случаю праздновали три дня и три ночи...

Ушедший в добровольное изгнание, уже Амаль, вел свою Игру, затаившись и ожидая своего часа, так и не осознав до конца свое истинное предназначение. Окончательно расстался со своим прошлым он намного позднее. Тогда, когда в руки к нему и попало то самое копье...
Алхимик, создатель его, был втянут в Игру Амаля еще задолго до создания артефакта, перевернувшего всякое представление о Свете и Мраке. Эту “партию” Игры изгой отыгрывал уже более десятилетия, но почти ни одной фигурки не исчезло с его доски за эти годы. Стражи нового веяния, погрязшие в Канцелярской рутине, позабыли про сражения, и даже, кажется, заглушили первобытный, естественный голос алчности. Это медленно начинало гневить Амаля, ожидавшего яркой и захватывающей панорамы действий, но так и не удовлетворенного в своей жажде безысходности.
Но копье... Копье переломило ход Игры окончательно. Едва почувствовав этот артефакт, изгой возжелал иметь его при себе, и, забыв про осторожность, самолично явился за ним, подобно ускользающей тени. Первый раз за многие тысячелетия Мальтиус явился миру из своего добровольного заточения.
Копье... То, что и навлекло на Амаля древнее проклятие, неотступно пожирающее его силы.
Аррений, Мальтиус, Амаль... Теряя силы в борьбе с проклятием, он погибал. Совершенный и могущественный, разве мог он так бесславно умереть? Нет. Он не мог. Не все еще завершено, не вся партия отыграна до самого конца. Пора было уже потребовать у недругов заслуженную виру за прошлые гонения.
Но теперь что-то, словно некий высший и древний разум, играло им самим, вовлекая его в свою собственную Игру, словно еще одну безропотную фигурку.

Даже если вас прокляли, у вас есть два выхода. Кому, как не Амалю знать – связь между кукольником и его марионеткой – двусторонняя нить. Он позволит дергать за эти нити, управляя им. Но только до тех пор, пока кукольник не потеряет осторожность и бдительность. И тогда уже его марионетка будет управлять полноправно, доводя спектакль до триумфального конца.
Пришло время восстать из мертвых, вступив в ожесточенную схватку со своим прошлым и настоящим, в надежде изменить такое расплывчатое будущее...
"Мертвый" уже один раз, во второй "умереть" не сможет. Сейчас, именно сейчас судьба даровала ему великий случай - вернуть старые порядки назад, пускай даже и ценой уничтожающего проклятия... Это могло помочь. Но это было уже отдельной партией Игры, со своими правилами. Амаль долгое время пытался осознать их. Пытался принять.
Он будет играть по правилам, но лишь до той поры, пока это действительно будет выгодно для него.

На кону – освобождение. Жизнь или смерть.
Ибо смерть есть всеобщее мерило равенства.

7. Артефакты.
Имеется неплохой артефактный запас.
Единственный артефакт, имеющий действительно важное значение для изгоя – некое отдаленное подобие обоюдоострой глевии, собственноручно изготовленное и заговоренное им же. К корням дерева, “избранного” для древка, Мальтиус долгие годы подряд возлагал тела лично убитых им врагов, питая корни кровью и плотью, пока ветви не насытились полностью.
Крупное лезвие, покрытое угловатыми узорами, сочетается с укороченным составным древком из иудина дерева, больше подходящим для копья. По древку хаотично вырезаны каббалистические знаки. С первого взгляда мимолетно кажется, что абсолютно черное древко сверху укрыто гладким перламутром, перетекающим от лезвия к подтоку.
Оружие невероятно архаично и оттого редко – отчасти из-за материала, пущенного на древко, отчасти и из-за сложности овладения техникой боя и его общей нестандартности.
Практика создания оружия из иудина дерева давно отошла в прошлое, замененная различными техниками заговоров, однако Амаль не расставался со своим “созданием” еще со времен владычества Кводнона, обучившись, к тому же и филигранному стилю ведения боя.
Что же о свойствах... Крайне нечестивый артефакт, налитый смертью и страданием, способен пробить парирующую магию Стража Света при точном попадании. Царапины, оставленные наконечником, со временем разрастаются в гноящиеся струпья, если не оказать раненому своевременную помощь. Главная опасность артефакта заключается в том, что любое его негативное свойство не минует и хозяина, ежели тот не будет осторожен.
Еще одно из самых неприятных свойств - случайно брошенный взгляд на наконечник по ощущениям словно царапает глаза, заставляя отводить их в сторону. Впрочем, эффект можно отразить, если заранее выставить защиту. У оснований лезвий имеются небольшие крюки для поддевания трофеев, будь то дархи или крылья.
Кроме того, к боковой части сапога приторочены в ряд четыре метательных лезвия. Этот скромный набор вооружения Амаль считает в большей степени полным и необходимым, не стремясь добавить к нему что-либо еще без особой на то причины.

8. Способности(не больше трёх)
Несомненно, временным порогом бурного раскрытия ментального потенциала Мальтиуса является ночь. Именно ночью его силы обретают истинную мощь, сопоставимую разве что с тем могуществом, что было сокрыто в нем до проклятия. Истинная стихия Амаля – сны ослабших волей. От легкого транса, разлитого туманной дымкой в одурманенном разуме, до тысяч масок из полуснов-полуяви, граничащих со смертью.  Его истинный дар на самом-то деле проявляется на три ночи подряд перед полной луной – используя ряд сложнейших ритуалов, и посредством их исполнения явившись во сне, Амаль имеет право задать одурманенному только один-единственный вопрос, на который спящий не возымеет возможности ответить ложью, либо отказаться отвечать вовсе.
Далее следует уже известный всем набор стандартных способностей Стража Мрака, слегка улучшенный особым подходом к высвобождению энергии и постоянным ментальным самосовершенствованием.
Обладает обширными знаниями по части рун Мрака и Света, способен с помощью тысяч классических рунных росчерков сотворить, что только воле угодно, с оглядкой лишь на затраченное время: от многогранной хитроумной ловушки до защитных барьеров различных уровней. Порою это знание доходит до абсурда – лично понимая расплывчатую разницу между штрихом и удлиненной чертой, Мальтиус порою скатывается до занудного объяснения этого знания неопытному окружению в стиле прожженного специалиста. Втайне же ото всех он пытается усовершенствовать классические приемы использования рун, желая придать уже истершимся со временем комбинациям новые возможности сверх уже имеющихся. Амаль, однако, обладает и собственными “изобретениями” по части рунного сокрытия собственных следов и видения сокрытого кем-то иным. Можно сказать, что руны, росчерки и все связанное с ними – единственное, кроме Игры, целенаправленное хобби Амаля в течение уже многих тысяч лет...

9. Животные(если есть,подробней опишите)
Не имеется

Информация о вас
1. Как часто будете посещать?
Онлайн довольно-таки частый
2. Связь с вами
Даф в ЛС
3. Ваш игровой опыт
С 2009 года
4. Как вы попали к нам?
Методом скромной Даф и нескромной Хэз.
5. Знание канона.
Данный субъект осилил все книги

Отредактировано Мальтиус (2013-05-26 12:56:34)