ОФФ: У автора период графоманства, да и надо было описать про зверушку. Автор извиняется за безумную фантазию. Пост не разделялся на части, тут с пустыни и до кабинетика.

Горгиппия намеренно выбрала отдаленное место для телепортации. Точнее - вся ее телепортация умещалась в один емкий, но несколько туманный запрос - "подальше от Канцелярии". А там уже по воле Тартара, куда явит.
Вопреки расхожему мнению о том, что к Тартару привыкнуть невозможно, Гип худо-бедно с ним свыклась и даже считала Средний Тартар своим огромным домом. Но даже возвращаясь домой после недолгой отлучки, канцеляристка понимала - "дом" ей обязательно за эту отлучку отплатит.
Тартар ревнив. Свое, в том числе и Стражей, не говоря уж об оружии и артефактах из его недр, он отпускал неохотно, а принимал обратно с еще большим нежеланием. У этой "обители зла" всегда был ярко развит гипертрофированный инстинкт собственничества, порой выливающийся в акты смертоубийства.
Подальше же от Канцелярии Горгиппия просила не потому, что не любила свою работу, даже наоборот - она своей работой жила и бредила. Просто ей необходимо было немного побыть одной, хотя бы пару-тройку мгновений. Вернуться от части к целому, пообвыкнуться, вновь влиться в сбивчивый, конвульсивный ритм тартарианской жизни, да мало ли еще чего...
Однако телепортацию явно что-то тормозило извне, чему Гип невольно ужаснулась - неужели ее тело уже за пару часов успело пропитаться пространством Верхнего Мира настолько, что теперь слепое сознание Тартара определяло его как возникшее изниоткуда постороннее существо, жаждущее вторгнуться на темные территории?
Удушливое пространство враждебно сгустилось вокруг, пытаясь выжить инородное тело, но, прощупав в самой сущности и Гип неподдельно пустой и бесплодный задаток, какой бывает лишь у Стражей Мрака, Тартар смиренно отступил, словно затаившись, но, тем не менее, великодушно позволяя канцеляристке ступить на свои родные земли.
Едва погасло зарево круга телепортации, как ноги Горгиппии по щиколотку погрузились в мягкий пустынный песок, ознаменовав этим ее прибытие.
Покуда хватало глаз, вдаль тянулись бесконечные медяно-золотые дюны, над которыми склонялось атласным опахалом низкое, в бледно-алых потеках, иллюзорное "небо".
По мимоходным прикидкам Гип, в этой местности сейчас царило предзакатное состояние. Солнца хоть в Тартаре и не существовало, но сутки отмерялись интуитивно.
Меж дюнами безысходно рыдал ветровей (слово "ветер" Горгиппии было не по нутру), с легкого языка Гип поименованный "раздувай". Тартарианские пародии на ветер канцеляристка для себя распределяла по полочкам, учитывая силу и направление воздушного течения. Основными были "растерзай" - пустынный буран, "разгуляй" - спокойный, легкий бриз и "развевай" - озорствующий ветерок, царапающий глаза и ерошащий волосы.
"Раздувай" же, казалось, вечно раздумывал - улечься ли ему в умиротворенное затишье или разрастись в неукротимую бурю. Не перевешивало ни одно, ни другое и "раздувай" бесцельно носился по пустошам, надрывно голося и словно сетуя на собственное существование. Эдакий воздушный Мошкин, вечно спрашивающий у самого себя: "Я ведь ветер, да? Я ведь дую, да?"
Невдалеке до слуха доносился заунывный скрип тертых веревок и ленивое перещелкивание выбеленных песком и ветром костей. Скелеты-висельники, не захватившие за последнее тысячелетие ни одной жертвы, флегматично покачивались в своих петлях, присмирев, и едва ли не впав в спячку. Новой популяции клинических дураков еще не народилось, а старая уже была нещадно растерзана - так отчего бы им не передохнуть с чувством выполненного долга?
Виселицы виднелись отдаленно, черными деревянными пятнами на медном холсте пустыни, и лишь одна из них врывалась в небо столь близко, что даже пугала отточенностью своих рей.
С первого взгляда, непрозорливого и неглубокого, пустыня казалась абсолютно необитаемой. Но, ежели прислушаться к ощущениям, то сразу становилось ясным, что в Тартаре ни одно место абсолютно необитаемым быть не может.
Под полуметровым слоем песка незримо скользили, изредка выглядывая на поверхность, неисчислимые чешуйчатые червяги с двумя разинутыми пастями н обоих концах туловища, а под многими метрами песчаной толщи живой домовиной извивалась раскормленная матка синих слизней, выдавливающая из своей аморфной туши все новые и новые яйца.
Горгиппия, при желании, навскидку могла привести еще около сотни примеров тартарианской фауны на местности, но биологическое разнообразие ее в данный момент совершенно не интересовало.
Однако наметанный до мелочей взгляд канцеляристки отметил на ближайшей к ней виселичной рее обвившуюся тварь из рода простейших паразитов, в "народе" прозванную Райской вуалью. Ее полупрозрачное, тонкое и воздушное тельце сплошь сверкало и мерцало в мерно разлитом тартарианском свете. Тварь и впрямь походила на искусно сотканную вуаль - кружевная, нежно трепещущая, она словно призывала к себе прикоснуться.
Странные они, эти Райские вуали. Самые, казалось бы, беззащитные существа, а если присмотреться - так подлости через край. Да и внешняя романтика сразу же рушится перед гнильцой реальности - мерцание - не что иное, как желудочный сок, выделяемый всем телом. А если затронуть манящую вуаль хоть пальцем - тварь тут же рефлекторно охватывала легкомысленную жертву всем своим паразитическим телом, и, придушив, переваривала заживо.
Ничего личного - всего лишь суровая правда жизни и гаденькие стишки выживания.
Чуть дальше, на панораме, меж дюнами вальяжно вышагивала, высоко поднимая когтистые лапы, невысокая птица с антрацитово-черным оперением. Крылья у нее были укороченные, нелетные. Птица с замысловатым, словно даже разумным видом, что-то лениво выклевывала из песка своим острым, полированным клювом.
Было что-то в этой птице и от нее, Горгиппии. Животная несуразность и необузданная, самобытная красота установились в ней в равных долях, естественно, не лишая ее недостатков.
Не успела птица в очередной раз склониться над песком, как ближайшая к ней дюна внезапно рассыпалась золотой песчаной пылью, являя взору тяжелое, грузное тело паукообразной твари, сплошь покрытое крупными, пульсирующими волдырями-виноградинами, оплетенными вздутыми, опухшими прожилками сосудов.
Массивные челюсти, сжавшись со щелчком, разорвали несчастную, парализованную от страха птицу на части, переломив ей хребет с глухим, влажным хрустом. В воздух алым веером взметнулась кровянистая волна, разлетевшись на сотни капель.
Брезгливость у Стражей Мрака не поощрялась, но Горгиппию волной захлестнуло невесть откуда нахлынувшее отвращение. Не сумев выдержать зрелища кровавого пиршества, канцеляристка рухнула навзничь, словно подкошенная, и вжалась лицом в теплый, шершавый песок, пытаясь не сколько спастись, сколько скрыться.
К горлу едкой, вязкой волной подступила тошнота, подхлестываемая вездесущей песчаной теплотой. В отчаянной попытке взять себя в руки и обуздать нахлынувшие чувства канцеляристка до крови прокусила одну подушечку пальца, затем еще одну, и еще. Ей внезапно захотелось ползти по песку, безумно расхохотавшись, впиться зубами в окровавленную тушку растерзанной птицы, перебирать руками алые лоскуты сырой плоти, переламывать пальцами мокрые от крови черные перья...
Тварь же неподалеку пировала неспешно, лениво перекусывая сухожилия и роняя из челюстей на песок кусочки костей вперемешку с искромсанным мясом. Из песка же, словно пустынные шакалы, выползали червяги, ящерки, слизни и свивались в однородные клубки, бьющиеся за каждый клочок нежданного лакомства.
Пустыня, как живое существо, давила, душила. Обездвиженность сводила с ума, а раскушенные в кровяные лепестки подушечки пальцев нещадно ныли тупой болью.
Под лежачим телом Горгиппии уже начинали медленно шевелиться, выходя из голодной спячки и выползая из песка, первые песчанники-биовампиры, привлеченные исходящими от канцеляристки волнами безумного ужаса и отвращения. Песчанники скользили меж пальцами, шныряя, запутывались в волосах, ползли по щекам, облепили живыми, шевелящимися гроздьями вены и артерии, насыщаясь ударами пульса и течением крови.
Скоро за песчанниками-биовампирами появятся и песчанники-падальщики, и тогда уж ослабленную канцеляристку растерзают заживо.
Качались в своих петлях скелеты-висельники.
Вилась на висельной балке Райская вуаль.
Меж барханами пировала пустынная паукообразная тварь.
Внезапно озаренная абсурдной догадкой, Горгиппия, отчаянно взвыв от страха осознания, рванулась с колен в судорожной попытке телепортации. Главное - в безопасное место.  

Недоумение. Боль. Страх.
Панически выскочив из круга телепортации насыщенного серо-стального колера (как-никак - экстренная телепортация в районе Тартара с риском полного саморазрушения), Горгиппия едва смогла удержаться на ногах - тело безнадежно ослабло, а мышцы сводило болью.
Но хуже всего было внутри, на душе, в разуме.
И липкое чувство страха, разлитое по всему существу Гип мелкой животной дрожью. Но страшнее этого - лишь осознание того, что было ей явлено. Горгиппию не случайно перебросило в пустыню - ей являлся знак, видение, предупреждение.
Показывалась панорама или разыгрывалась инфернальная, гротескная пьеса - не столь важно. Важно, что частью этой изощренной игры были чувства. Ее, Горгиппии, и будто и не ее одновременно, словно навеянные извне и приукрашенные в стократ. Это было невозможным, невероятным, и лишь растерзанные в кровавое месиво пальцы и вполне явная боль нещадно возвращали канцеляристку к жестокой границе реальности.
Та птица будто была ее отражением. Горгиппия невольно узнала в ней частичку себя, а в следующий миг ее разорвали на части на глазах у Гип... Возможно, это было жестокой и неотвратимой местью за отлучку. Но именно это и подтолкнуло канцеляристку поддаться нахлынувшим чувствам.
Все еще мелко дрожа, словно от изморозца, Горгиппия усилием мысли затянула присыпанные песчаной пудрой раны на руках, и стряхнула с мертвенно-бледного лба холодную испарину. Затем глубоко вздохнула, прикрыв глаза, и, в попытке успокоиться окончательно, медленно досчитала до тринадцати.
Одиннадцать. Двенадцать. И вместо тринадцати - Черная Дюжина.
На "Черной Дюжине" на лоб внезапно шлепнулось нечто вязкое, холодное и слегка влажное, и, скользнув вниз по изгибу переносицы, возмущенно пискнуло, сорвавшись на песок.
Гип распахнула глаза и недоуменно вперила взор вниз, в песчаное пространство. Интересно, сюрпризы хоть когда-нибудь закончатся?
Под самыми сапогами ошалело покачивалось на тонких нитчатых ножках нечто полупрозрачное, с плавающей красной точкой где-го в районе середины.
Низший паразит. Видимо, из тех "первых ласточек", что с десяток минут назад усердно копошились в песке и под одеждой Гип в незнакомой пустыне. Возможно, остальные твари уничтожились в процессе телепортации, а возможно, просто осыпались на песок, когда исчезло во вспышке тело канцеляристки, уносимое незнамо куда, однако этот паразит, видимо, был слишком уж живучим. Надо бы исправить эту досадную оплошность...
Превосходительно фыркнув, Горгиппия притопнула паразита подошвой сапога. Однако, уже через мгновение из-под той же подошвы воровато выскользнула прозрачная ниточка-змейка и поспешно-деловито вновь приняла исходную форму, больше смахивающую на небольшой прямоугольник. Красная точка лукаво блеснула, словно вызывая канцеляристку на потешный поединок.
Нахмурившись, Горгиппия упрямо повторила попытку, на этот раз притопнув мелкую тварь с удвоенной силой и протащив сапогом по песку. Безрезультатно!
Уже через пару минут взбешенная донельзя Горгиппия, неистовствуя по-дикарски, втаптывала вконец осмелевшего паразита в песок обеими ногами, не забывая при этом размахивать руками и сопровождать каждое свое действие градом грязных ругательств.
Наконец, окончательно выдохшись, Гип остановилась и попыталась восстановить надсадное дыхание, но едва не лишилась и его, словив себя на мысли, что она... теперь абсолютно спокойна. Страх, гнев и раздражение словно испарились волшебным образом.
Ошалело скосив взгляд на недобитого паразита, Гип мгновенно догадалась, в чем укрылась причина ее внезапного покоя - тартарианский гадик удовлетворенно растянулся на песке, изредка подрагивая нитчатыми лапками.
Паразит, оказавшийся простейшим биовампиром-приспособленцем, теперь вызывал у Гип некое подобие уважения - канцеляристка, которую одурачить было не так-то просто, почитала тех, кто все-таки смог обвести ее вокруг пальца. Таких личностей было, пожалуй, двое, а теперь еще вот и паразит прибавился. Это же надо - растравить гнев и насытиться им до отвала прежде, чем Гип успела понять, что ее эмоции отходят волнами отнюдь не в окружающую среду.
Наклонившись, Горгиппия сгребла горе-биовампира в горсть вместе с песком и, пересыпав из ладони в ладонь, внимательно всмотрелась в него. Прямоугольное тельце паразита, маленькое, без единой щербинки, приятно холодило ладонь. Весь он состоял из прозрачной, будто хрустальной субстанции, через которую четко виднелись даже линии на ладони. В середине тельца красовалась наполовину выпуклая алая бусина, яркая, словно оброненная капля крови. Бусина на месте не стояла, а медленно переползала то к одному краю тела паразита, то к другому, вычерчивая замысловатые петли перемещения и словно что-то высматривая. Возможно, это был глаз - Гип в подробности строения тартарианских тварей не вдавалась, но дала себе обещание разобраться в этом позднее. По углам тельца, тонкие, как реснички, располагались ножки - про три на каждый угол. Паразит, даже перевернутый на спину, перебирал ими в воздухе, будто бесконечно взбивал невидимое молоко в масло.
Явно перебрав эмоций, тартарианский гадик осмотру не препятствовал, даже наоборот - нежился в лучах проявленного к нему внимания.
Пожав плечами, Гип умиротворенно улыбнулась, прикинув, что ей, обладательнице зашкаливающих эмоций будет безмерно приятно иметь друга, которого можно бесконечно втаптывать в песок и тыкать пальцами, а он будет только рад подобному обращению. Посему, недолго думая, Горгиппия запихнула полусонного паразита в свободный карман плаща - авось пригодится - и широким шагом направилась по проторенному пути в Канцелярию - телепортация опять занесла канцеляристку в несколько отдаленные, но, по крайней мере, знакомые края.
Больше шутить с мгновенными перемещениями Гип не желала, а посему решила пока передвигаться по-старинке, пешим ходом.
В кармане ободряюще перебирал ножками РПГ - Ручной Паразит Горгиппии.  

У самых дверей Канцелярии, гостеприимно распахнутых на время званого приема, у фасада, с довольно-таки отрешенным видом из стороны в сторону расхаживала в дозоре, бряцая плохо подогнанными доспехами, одинокая дура.
По меркам Горгиппии, дура даже не потому, что просто сама по себе дура по призванию, и, конечно, вовсе не потому, что одинокая, а потому что с шиловидной пикой. Ежели придется биться супротив столь распространенного оружия, как меч или кинжал, дуре придется туго - ей банально не хватит скорости и сноровки, да и голова слетит с плеч прежде, чем она успеет полностью развернуться.
Оттого и дура. Из-за оружия.
На мгновение и самой Горгиппии захотелось для пущего опыта вежливо поприветствовать одинокую дуру мечом в бок или в спину, однако возможность получить выговор от любимого начальства за эту выходку мгновенно остудила назревающие души прекрасные порывы.
Окончательно порывы зачахли в тот момент, когда из-за угла Канцелярии показался еще один стражник - типичный детина-костолом. С ятаганом. Коренастый, смуглокожий, эдакая скала в штанах, комнатный Зигя без Пуфса, он лениво перекидывал ятаган как дирижерскую палочку, из руки в руку. На лице же, иссеченном шрамами, помимо всего читалась нерушимая годами печать отсутствующего интеллекта.
Третий раз за день, закатив глаза к тартарианскому небу, Горгиппия не в столь отдаленных своих планах вознамерилась по возможности разнести в административные клочья весь отдел делопроизводства по набору персонала, вконец наплевавший на качество подбора разнесчастных стражеских караулов.
Какой смысл разбираться с подчиненными, ежели можно должностно четвертовать невысокое начальство? А оно уж пускай само полирует своих работников...
Стражник же, поравнявшись со своей напарницей и, по совместительству, соседкой по интеллектуальной нише, многозначительно ей кивнул и продолжил свой обход, напустив на себя остаточно-деловитый вид.
Где отдел по набору персонала отыскивал подобных уникумов, для Горгиппии оставалось выморочной профессиональной тайной. "Новобранцы" нередко излучали такой уровень самобытной глубокомысленности, что казалось, выпустив их во Внешний Мир, можно было бы опозориться не только на весь Тартар, но еще и на весь Эдем впридачу.
Отдельные уникумы с негодованием начинали тыкать пальцами, мечами и прочими запчастями в свои тени на стенах или асфальте и голосить во всю глотку: "Шпион! Я вызываю тебя на смертный бой, жалкий дархоносец!" Причем, этих же самых уникумов абсолютно не волновал тот факт, что они и сами являлись "дархоносцами" в прямом значении этого слова.
Несмотря на это, решение выставить на охрану пушечное мясо было, несомненно, более удачным, чем приказ подрядить на это дело натасканных "мальчиков" из районов Нижнего Тартара. Гип, издеваясь, ласково называла их "отморозками" и "отжарками".
Проблем от них было много, да и сговорчивостью они не особо отличались. Терпение начальства лопнуло окончательно, когда парочки легкомысленных канцеляристок, охочих до мужского внимания, просто недосчитались. И "мальчиков" временно списали в утиль, решив покуда обходиться своими силами.
Продуманная и вышколенная до мелочей Горгиппия дурость признавать отказывалась в любой мере, и дураков по этой же причине попросту не переносила органически и стремилась каждому дураку непременно указать его невысокое местечко на тридесятой строчке семьсот седьмого тома Единого поименного рангового реестра Стражей всея Тартара со дня его определения. Сокращенно - в реестре с поэтическим сложением первых букв - Е. П. Р. С. Т. Жаркие споры о переименовании реестра велись уже не первое тысячелетие, да только воз и ныне там...
А сейчас же, Горгиппия, для пущей вольности полной грудью вдохнула теплый, домашний, как парное молоко с пенками, воздух тартарианской долины, и,  приосанившись, походкой уверенного в своих силах стража направилась к слегка сколотым годами и ногами нерадивых Стражей, ступеням Канцелярии, намереваясь беспрепятственно прошествовать меж охранниками в недра своего второго, после Тартара, "дома". Но...
- Детей не пущаем! - не довершив шага, Гип едва не уперлась носом в дюжую грудь стражника с ятаганом и мгновенно словила себя на досадливой мысли, что безмолвно бранит себя за свой неказистый рост - чтобы вблизи разглядеть физиономию костолома, нагло преградившего путь самой госпоже старшему помощнику личного секретаря главы Канцелярии Мрака, Горгиппии пришлось едва ли не вытянуться по струнке, запрокинув голову. И все равно - комнатный прототип небезызвестного Зиги глядел на Гип сверху вниз, словно не менее небезызвестный слон на зазевавшуюся Моську.
Не меняя каменного выражения лица, стражник флегматично повел челюстями, явно силясь что-то сказать. Запаздывающий по воле Тартара звук соблаговолил услышаться лишь через полминуты:
- Канцелярия детям не игрушка! - затем, видимо, разглядев на груди Гип мирно покоящийся, раскормленный эйдосами дарх, костолом слегка смутился от того, что принял Стража за ученика, но позиций сдавать упрямо не собирался: - С детями не пущаем!
Гип, озлобившись, едва не выпалив в ответ нечто хамское, практично прикинула минимально безопасную дистанцию и решила на сей раз тактично промолчать - ятаган дуракам не игрушка, как и детишкам Канцелярия, а бесславно умирать в расцвете лет и карьеры канцеляристку пока не тянуло.
- Иди уже! - заунывно пробасил стражник, мгновенно теряя интерес к ее, Горгиппии, канцелярской персоне. Развернувшись к ней спиной, он лениво поплелся на подъем по ступеням.
Еще немного потоптавшись ради приличия у фасада, Гип мимоходом прикинула пути возможного проникновения в здание Канцелярии, минуя парадные двери. Нет, конечно можно было и телепортировать, но кто даст гарантию, что по площади кабинета Лигула не растянули на время совещания отводящий перемещения морок? Вот так и перенесешься в крайнем случае в стену, а в бескрайнем - в раскаленную рытвину где-нибудь в Нижнем Тартаре.
Решение пришло неожиданно. Бросив мимолетный взор на широкую спину стражника, канцеляристка скользнула взглядом к руке, держащей ятаган. Вот оно - главное звено плана!
Через две пройденных ступеньки стражнику снова надумалось перекинуть ятаган из руки в руку. Но лишь только сабля была подкинута в воздух, Горгиппия, подгадав нужный момент, резко кивнула головой, перетягивая на свое сознание управление предметом. Ятаган, зависнув на мгновение в воздухе, долетать до гостеприимно открытой ладони хозяина внезапно раздумал и с возмущенным звяканьем рухнул на исхудалые архитектурные ребра ступеней.
Стражник, выругавшись на санскритие, грузно нагнулся, дабы поднять свою непокорную сабельку. В тот же миг из-за угла Канцелярии, привлеченная звуком, выпорхнула дура с пикой, заходя на новый дозорный круг.
Не дожидаясь подходящего момента, Горгиппия с убийственной ловкостью без разбега вскочила на широкую спину стражника, и, оттолкнувшись от его плеч, как от трамплина, завершила воздушный кувырок акробатическим приземлением на ноги с последующим рывком в главный коридор Канцелярии.
Облапошенный стражник, наперегонки со своей напарницей немедля взвился в погоню за нарушительницей порядка, во все горло изрыгая проклятия. Горгиппия, даже не оглядываясь, ощущала, что стражница неслась где-то рядом, размахивая пикой, и едва успела припасть на колени, спасаясь от подсекающего удара наконечником - "дура" оказалась намного проворнее, чем канцеляристка ожидала, зато размахивала пикой как сельскохозяйственный работник на покосе.
Залихватски гикнув, Гип, не вставая, проехалась по наканифоленным плитам канцелярского коридора, проскользив на коленях, слегка отклонившись назад и балансируя руками, словно артист-музыкант на сцене, отрываясь от горе-стражников.
По всей протяженности коридора распахивались двери канцелярских кабинетов. Из-за дверей высыпали и выскакивали,  как голые редиски, головы замученных бюрократической лимитой канцеляристов. Чего-чего, а эпатажных событий на их рабочих местах не бывает по тысяче лет, отчего бы не полюбопытствовать?
Горгиппия, с широкой мелкозубой улыбкой тартарианского Чеширского кота, наконец завершила свой "проезд" на коленях и, вскочив, заложила головокружительно высокий арабеск, исчезая за ближайшим углом.
Атлетически протрусив рысцой еще один поворот, канцеляристка на мгновение приостановилась у развилки трех лестниц - две, черновые, уходящие вниз, и одна парадная, вверх. Не долго думая, Горгиппия, послав позади себя отводящую тень в левый пролет, сама скользнула в крайний правый лестничный тоннель во тьму, и, завернув, прислушалась к глухому топоту преследователей. Завлеченная отводящей тенью, дура с пикой прогромыхала доспехами в крайний левый пролет.
За ней, словно барашек на заклание, прошествовал костолом с ятаганом. Ухмыльнувшись про себя, Горгиппия тут же покинула импровизированное укрытие и преспокойно поднялась по гостеприимно подымающимся ступеням широкой парадной лестницы, втайне надеясь, что боевая двойка стражей этажом ниже не будут отковыривать черномраморные плиты в надежде отыскать под ними спрятавшуюся нарушительницу порядка.
Ручной паразит недовольно завозился в кармане, приходя в себя - подобные приключения, полеты и поскользновения были явно не в его стиле. Горгиппия, не сбавляя шага, погладила пальцем окопавшуюся в кармане зверушку по студенистой, прохладной спине. За эти минуты бедняга натерпелся страху и нуждался в успокаивающей терапии положительными эмоциями.  

Немного поплутав в канцелярском лабиринте, Горгиппия наконец-то оказалась подле широкой резной двери кабинета Главы Канцелярии Мрака. Зажмурившись, будто боясь порушить многомерность хрупкого миража, Гип осторожно провела пальцами по витой резьбе, ощущая, как каждый виток, проскользнувший под рукой, отдается по телу сладостно-предчувственной дрожью.
В панцире канцелярского хамства, окружавшего Горгиппию, Лигул был единственной брешью и слабостью. Тем самым болезненным внутренним миром канцеляристки, опаленным огнем привязанности и влечения. Миром, константой которого являлась лишь одна его персона.
Раньше мечтами Горгиппии правил Вуссир, учитель-идеал, определивший ее путь. Но после его смерти Гип впервые ощутила в себе уничтожающую пустоту, словно порожний кувшин, заткнутый пробкой - то была не вытравленная до конца чувственность, безумное шествие от привязанности к привязанности.
Память отозвалась ледяной волной в тот миг, когда рука канцеляристки сама по себе коснулась золоченой дверной ручки, и стряхнула густой дурман наваждения, пахнущий кровью и пеплом, собрав все в единую царапнувшую пальцы боль - плата за вход этими дверьми была капля крови.
Получив надлежащее, ручка медленно провернулась, с тихим щелчком отворяя путь в блаженную полутьму до дрожи знакомого кабинета. Напряженная, глухая тишина тайно нашептала, что ее уже давно ожидали. Как зрителя и секретаря.
Склонив голову в жесте покорности и смиренно сложив руки на груди, Горгиппия, отмеряя каждый свой шаг, приблизилась к темной фигуре главы Канцелярии, дабы отдать положенную дань почета.
Каждый шаг давался с трудом, склонял к земле.
Вдох-выдох. Шаг, затем еще шаг...
Кто-то приползает к главе Канцелярии на коленях. Кто-то целует владыке ботинок. Все зависело лишь от положения при иерархии. Горгиппии в этом плане фатально повезло - она удостаивалась чести целовать владыке руку.
Еще один вдох смазал краски и ощущения. Лишь где-то там, в пространстве, звонко пела, заливаясь, острая струна величия и обжигающая пропасть неравенства.
"Мой владыка. Как отец. Наставник..."
Затаив дыхание, Горгиппия с преданностью, робко коснулась губами тыльной стороны ладони покровительственно протянутой ей в приветствии левой руки. Словно невзначай, завершая приветствие, канцеляристка скользнула щекой по иссушенной, подобно пергаменту, коже, и вновь склонила голову, ожидая повеления подняться с колен.
По лицу ее блуждала загадочная улыбка безумца. Но безумца абсолютно счастливого...

Самолюбие главы канцелярии всегда тешило то раболепие, с которым его подданные общались с ним. Он не был ни красавцем, ни великолепным рубакой, ни ещё кем-то, вызывающим уважение по определению. Природа несколько поизголялась над горбуном, однако, в награду он получил прекрасно отточенный и пытливый ум, способный просчитывать несколько вариантов возможного развития событий одновременно. И Лигул сделал правильную ставку, сумел воспользоваться тем, что имел, не строил розовых замков, не играл в сказки. Он просто был тем, кем мог себе позволить – скромным главой канцелярии мрака. Кукловодом. И вот теперь у его очередного спектакля была премьера, на которую собралось много зрителей. Некоторым выпала честь даже стать его участником. Только они сами пока ничего об этом не знают, и даже не догадываются. И тем интересней и непредсказуемей исход. Хотя нет, исход как раз таки был известен для горбуна. Он все равно останется серым кардиналом, в чьих руках сосредоточенна главная сила.
Мысли горбуна все ещё были далеко от тех стражей, которые начинали приходить. Хотя всегда вежливо кивал на каждое прикосновение к своей руке. Это уже скорее привычка. Да видел он их всех насквозь – представься любому из них удобный случай, он . она незамедлительно воткнули бы ему кинжал в спину. В лучших традициях мрака, и обвинять их в этом глупо. Как ни крути служащие и должны быть такими, иначе глуп тот руководитель, который окружает себя бездарями. Да, с одной стороны это всегда обезопасит его кресло, но с другой и результатов не принесет. Так что все зависит от конечной цели. А Лигул знал, чего хочет.
Внимания горбуна привлекли две дамочки – одна все делала слишком уж раболепно, что с одной стороны льстило, с другой заставляло задуматься об истинных причинах подобного раболепства. Опыт показывал, что с фанатиками всегда тяжело, но зато как они полезны…  в определенных ситуациях. Вторая… Вторая была не так проста, а ещё искала поддержки в мужском поле. Что ж тоже вариант. Лигул все это взял на заметку – не более того. Но и не менее. Обе девушки вполне могли быть уверены, что теперь глава канцелярии их запомнит, и самый не подходящий момент пустит в дело. вот только не прямо сейчас. Сейчас дело несколько другого характера.
- Всем темного времени суток. – начал Лигул тихо, однако, его голос громом прокатился по помещению, ибо едва он приоткрыл рот, воцарилась мёртвая тишина. Совсем мертвая. – Я позволил себе оторвать вас от ваших важных дел, поскольку сложившая ситуация требует вашей осведомленности в ней, и наших действий единым фронтом, дабы мрак смог процветать, и нескончаемый поток эйдосов хлынул в наши дархи. Под наши горбун по большей части имел в виду свой любимый, но уточнять, разумеется, не стал. Ума ему было явно не занимать. Сейчас он ждал первого гула одобрения и вопросов. Терпеливо ждал. И оценивал своих подчиненных.
- Но, прежде чем начать, я хотел бы произвести замены в нашем рабочем составе. Как вам всем известно, наш дорогой Зигги Пуфс переводится в Америку.- Лигул сверкнул очами и повернулся к главе русского мрака.- И стал вопрос, кого же поставить руководить Русской канцелярией. Нам нужна новая струя. - глава канцелярии обозрел собравшихся.- Себя хорошо показала одна перспективная работница. Уже три года она работает в России, и, думаю, сможет исправить все дыры летучки. Иначе...- Лигул лукаво глянул в дальний край стола.- Это вы, Хезер. Приступайте немедля.

Впервые за всю ее долгую жизнь голос Лигула казался Хэз таким приятным. Его слова текли медом, тонкой струйкой в ее маленькие ушки – это вы, это вы. Это я.
Начальник русского отдела мрака. Эта должность была многообещающей. Своей хрупкой, но твердой рукой, Хэз надеялась навести там порядки, чтобы было не стыдно. Перед кем именно – она не уточняла. Может, перед Ареем, а может и перед Кводноном (то, что последний вроде как считался почившим, было мелочью).
Она даже не знала толком, как реагировать, поэтому медленно подошла к Лигулу и присела в реверансе. Подняв глаза, она затрепетала ресницами и прошелестела, выражая крайнюю признательность:
– Благодарю за предоставленную честь, мой господин. Клянусь, что вы не пожалеете о своем выборе. Я вас не подведу!
Лигул одобрительно кивнул, и Хэз вернулась на свое место. Одним взглядом она показала Максу свой восторг, а тот одним взглядом показал ей свое удовлетворение.
Но следом за восторгом пришла капля разочарования – это же Россия. Русский отдел мрака другими отделами не призирается, но пренебрегается уж точно. С одной стороны – похвала от начальства, показатель доверия, а с другой – как объедок со стола для верной собаки. Вроде бы и дар, а по сути попахивает отмашкой, попыткой создать видимость благодарности. Что ж, это Мрак, здесь это в порядке вещей.
Ничего-ничего, посмотрим еще, фыркнула про себя Хэз. Я сделаю из него конфетку, такую, которой не стыдно светленьким в нос ткнуть. Посмотрим-посмотрим, кто по результатам года будет самым перспективным отделом. Я им годовую норму эйдосов месячной сделаю. Каково, а?
Остаток совещания она простояла, с нетерпением ожидая того момента, когда войдет в дом номер 13 по ул. Большая Дмитровка на правах хозяйки. Стоило Лигулу распустить их, как она помчалась в свой кабинет собирать вещи, едва не пританцовывая.
– Рад за меня, Максенька?
Максимилиан коротко кивнул и бросил сухое «поздравляю, ты молодец». Хэз на сдержанную реакцию не обиделась – ее секретарь умел ярко выражать эмоции не больше двух минут в день.
Вещей собралось немного: около двух дюжин ценных книг, пара коробок со всевозможными настойками, зельями и порошками («Отрезвин» Шишацкого входил в их число), деревянный сундучок с ворохом наконечников для стрел и моткой крепкой тетивы и, собственно, Максимилиан собственной персоной, с маленьким чемоданчиком в руках и толстыми очками на носу. Лопухоили могли бы назвать его офисным планктоном – и это было бы последнее, что они сделали бы в своей жизни.
Оглядев в последний раз свой бывший кабинет, Хэз удовлетворенно вздохнула и погладила дарх. Мгновение – и она, вместе с вещами и помощником стояла на пороге дома номер 13 по ул. Большая Дмитровка.